Неточные совпадения
Но Вронский
спросил, не продается ли картина. Для Михайлова теперь, взволнованного посетителями, речь
о денежном
деле была весьма неприятна.
За обедом он поговорил с женой
о московских
делах, с насмешливою улыбкой
спрашивал о Степане Аркадьиче; но разговор шел преимущественно общий,
о петербургских служебных и общественных
делах.
Левин хотел сказать брату
о своем намерении жениться и
спросить его совета, он даже твердо решился на это; но когда он увидел брата, послушал его разговора с профессором, когда услыхал потом этот невольно покровительственный тон, с которым брат расспрашивал его
о хозяйственных
делах (материнское имение их было неделеное, и Левин заведывал обеими частями), Левин почувствовал, что не может почему-то начать говорить с братом
о своем решении жениться.
— Я
спрашивала доктора: он сказал, что он не может жить больше трех
дней. Но разве они могут знать? Я всё-таки очень рада, что уговорила его, — сказала она, косясь на мужа из-за волос. — Всё может быть, — прибавила она с тем особенным, несколько хитрым выражением, которое на ее лице всегда бывало, когда она говорила
о религии.
—
О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и… я должен тебя огорчить… не скучал
о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз merci, мой друг, что подарила мне
день. Наш милый самовар будет в восторге. (Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну, за то что она всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она
о тебе
спрашивала. И знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь у ней обо всем болит сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением Облонских.
И он с свойственною ему ясностью рассказал вкратце эти новые, очень важные и интересные открытия. Несмотря на то, что Левина занимала теперь больше всего мысль
о хозяйстве, он, слушая хозяина,
спрашивал себя: «Что там в нем сидит? И почему, почему ему интересен
раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно
спросил: «Ну так что же?» Но ничего не было. Было только интересно то, что «оказывалось» Но Свияжский не объяснил и не нашел нужным объяснять, почему это было ему интересно.
Брат же, на другой
день приехав утром к Вронскому, сам
спросил его
о ней, и Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак; что он надеется устроить развод и тогда женится на ней, а до тех пор считает ее такою же своею женой, как и всякую другую жену, и просит его так передать матери и своей жене.
«Впрочем, это
дело кончено, нечего думать об этом», сказал себе Алексей Александрович. И, думая только
о предстоящем отъезде и
деле ревизии, он вошел в свой нумер и
спросил у провожавшего швейцара, где его лакей; швейцар сказал, что лакей только что вышел. Алексей Александрович велел себе подать чаю, сел к столу и, взяв Фрума, стал соображать маршрут путешествия.
— Ну, да не
о живых
дело; бог с ними. Я
спрашиваю мертвых.
Весь
день на крейсере царило некое полупраздничное остолбенение; настроение было неслужебное, сбитое — под знаком любви,
о которой говорили везде — от салона до машинного трюма; а часовой минного отделения
спросил проходящего матроса: «Том, как ты женился?» — «Я поймал ее за юбку, когда она хотела выскочить от меня в окно», — сказал Том и гордо закрутил ус.
Самгин вздрогнул, почувствовав ожог злости. Он сидел за столом, читая запутанное
дело о взыскании Готлибом Кунстлером с Федора Петлина 15 000 рублей неустойки по договору, завтра нужно было выступать в суде, и в случае выигрыша
дело это принесло бы солидный гонорар. Сердито и уверенно он
спросил, взглянув на Ивана через очки...
Придя домой, Самгин лег. Побаливала голова, ни
о чем не думалось, и не было никаких желаний, кроме одного: скорее бы погас этот душный, глупый
день, стерлись нелепые впечатления, которыми он наградил. Одолевала тяжелая дремота, но не спалось, в висках стучали молоточки, в памяти слуха тяжело сгустились все голоса
дня: бабий шепоток и вздохи, командующие крики, пугливый вой, надсмертные причитания. Горбатенькая девочка возмущенно
спрашивала...
За книгами он стал еще более незаметен. Никогда не
спрашивал ни
о чем, что не касалось его обязанностей, и лишь на второй или третий
день, после того как устроился в углу, робко осведомился...
Туробоев пришел вечером в крещеньев
день. Уже по тому, как он вошел, не сняв пальто, не отогнув поднятого воротника, и по тому, как иронически нахмурены были его красивые брови, Самгин почувствовал, что человек этот сейчас скажет что-то необыкновенное и неприятное. Так и случилось. Туробоев любезно
спросил о здоровье, извинился, что не мог прийти, и, вытирая платком отсыревшую, остренькую бородку, сказал...
Он не забыл
о том чувстве, с которым обнимал ноги Лидии, но помнил это как сновидение. Не много
дней прошло с того момента, но он уже не один раз
спрашивал себя: что заставило его встать на колени именно пред нею? И этот вопрос будил в нем сомнения в действительной силе чувства, которым он так возгордился несколько
дней тому назад.
Лидию он встретил на другой
день утром, она шла в купальню, а он, выкупавшись, возвращался на дачу. Девушка вдруг встала пред ним, точно опустилась из воздуха. Обменявшись несколькими фразами
о жарком утре,
о температуре воды, она
спросила...
Самгин чувствовал себя несколько неловко. Прейс, видимо, считал его посвященным в
дела Кутузова, а Кутузов так же думал
о Прейсе. Он хотел
спросить: не мешает ли товарищам, но любопытство запретило ему сделать это.
— Что ж это будет, Клим, как ты думаешь? — назойливо
спрашивала она каждый
день утром, прочитав телеграммы газет
о росте забастовок, крестьянском движении,
о сокращении подвоза продуктов к Москве.
Несколько
дней она вела себя смиренно, ни
о чем не
спрашивая и даже как будто сдержаннее в ласках, а затем Самгин снова услыхал, в темноте, ее горячий, царапающий шепот...
— Да, да, — небрежно сказал полковник, глядя на ордена и поправляя их. — Но не стоит
спрашивать о таких…
делах. Что тут интересного?
Вечером эти сомнения приняли характер вполне реальный, характер обидного, незаслуженного удара. Сидя за столом, Самгин составлял план повести
о деле Марины, когда пришел Дронов, сбросил пальто на руки длинной Фелицаты, быстро прошел в столовую, забыв снять шапку, прислонился спиной к изразцам печки и
спросил, угрюмо покашливая...
Сначала говорили
о делах, а затем она
спросила, рассматривая ноготь мизинца...
Впрочем, Ольга могла только поверхностно наблюдать за деятельностью своего друга, и то в доступной ей сфере. Весело ли он смотрит, охотно ли ездит всюду, является ли в условный час в рощу, насколько занимает его городская новость, общий разговор. Всего ревнивее следит она, не выпускает ли он из вида главную цель жизни. Если она и
спросила его
о палате, так затем только, чтоб отвечать что-нибудь Штольцу
о делах его друга.
— А
о делах своих я вам не говорил? — живо
спросил Обломов.
Бабушка, воротясь, занялась было счетами, но вскоре отпустила всех торговок, швей и
спросила о Райском. Ей сказали, что он ушел на целый
день к Козлову, куда он в самом
деле отправился, чтоб не оставаться наедине с Татьяной Марковной до вечера.
— И что? — допытывался я уже на другой
день на рейде, ибо там, за рифами, опять ни к кому приступу не было: так все озабочены. Да почему-то и неловко было
спрашивать, как бывает неловко заговаривать, где есть трудный больной в доме,
о том, выздоровеет он или умрет?
На другой
день, 5-го января, рано утром, приехали переводчики
спросить о числе гостей, и когда сказали, что будет немного, они просили пригласить побольше, по крайней мере хоть всех старших офицеров. Они сказали, что настоящий, торжественный прием назначен именно в этот
день и что будет большой обед. Как нейти на большой обед? Многие, кто не хотел ехать, поехали.
Но он всё-таки, сделав усилие,
спросил еще
о другом
деле, об арестантке Шустовой, про которую он получил нынче сведение, что ее приказано выпустить.
Ее
спросили о том, что она знает по этому
делу.
Он любовался прекрасным
днем, густыми темнеющими облаками, иногда закрывавшими солнце, и яровыми полями, в которых везде ходили мужики за сохами, перепахивая овес, и густо зеленевшими озимями, над которыми поднимались жаворонки, и лесами, покрытыми уже, кроме позднего дуба, свежей зеленью, и лугами, на которых пестрели стада и лошади, и полями, на которых виднелись пахари, — и, нет-нет, ему вспоминалось, что было что-то неприятное, и когда он
спрашивал себя: что? — то вспоминал рассказ ямщика
о том, как немец хозяйничает в Кузминском.
Нехлюдов стал
спрашивать ее
о том, как она попала в это положение. Отвечая ему, она с большим оживлением стала рассказывать
о своем
деле. Речь ее была пересыпана иностранными словами
о пропагандировании,
о дезорганизации,
о группах и секциях и подсекциях,
о которых она была, очевидно, вполне уверена, что все знали, а
о которых Нехлюдов никогда не слыхивал.
— Что ж,
о моем-то
деле говорила? —
спросила старуха.
На другой
день Нехлюдов поехал к адвокату и сообщил ему
дело Меньшовых, прося взять на себя защиту. Адвокат выслушал и сказал, что посмотрит
дело, и если всё так, как говорит Нехлюдов, что весьма вероятно, то он без всякого вознаграждения возьмется за защиту. Нехлюдов между прочим рассказал адвокату
о содержимых 130 человеках по недоразумению и
спросил, от кого это зависит, кто виноват. Адвокат помолчал, очевидно желая ответить точно.
— Как я рада видеть вас… — торопливо говорила Надежда Васильевна, пока Привалов раздевался в передней. — Максим уж несколько раз
спрашивал о вас… Мы пока остановились у доктора. Думали прожить несколько
дней, а теперь уж идет вторая неделя. Вот сюда, Сергей Александрыч.
Она, как почти все С-ие девушки, много читала (вообще же в С. читали очень мало, и в здешней библиотеке так и говорили, что если бы не девушки и не молодые евреи, то хоть закрывай библиотеку); это бесконечно нравилось Старцеву, он с волнением
спрашивал у нее всякий раз,
о чем она читала в последние
дни, и, очарованный, слушал, когда она рассказывала.
— Я не знаю,
о чем вы
спросите меня, — выговорил с зардевшимся лицом Алеша, — я только знаю, что я вас люблю и желаю вам в эту минуту счастья больше, чем себе самому!.. Но ведь я ничего не знаю в этих
делах… — вдруг зачем-то поспешил он прибавить.
Этот вопрос
о пакете Фетюкович со своей стороны тоже предлагал всем, кого мог об этом
спросить из свидетелей, с такою же настойчивостью, как и прокурор свой вопрос
о разделе имения, и ото всех тоже получал лишь один ответ, что пакета никто не видал, хотя очень многие
о нем слышали.
— Вы обо всем нас можете
спрашивать, — с холодным и строгим видом ответил прокурор, — обо всем, что касается фактической стороны
дела, а мы, повторяю это, даже обязаны удовлетворять вас на каждый вопрос. Мы нашли слугу Смердякова,
о котором вы
спрашиваете, лежащим без памяти на своей постеле в чрезвычайно сильном, может быть, в десятый раз сряду повторявшемся припадке падучей болезни. Медик, бывший с нами, освидетельствовав больного, сказал даже нам, что он не доживет, может быть, и до утра.
Стрелки так и сели и начали ругаться. Оказалось, что наш проводник не имел никакого понятия
о верстах. Об этом удэгейцев никогда не следует
спрашивать. Они меряют расстояние временем: полдня пути, один
день, двое суток и т.д.
Я глядел тогда на зарю, на деревья, на зеленые мелкие листья, уже потемневшие, но еще резко отделявшиеся от розового неба; в гостиной, за фортепьянами, сидела Софья и беспрестанно наигрывала какую-нибудь любимую, страстно задумчивую фразу из Бетховена; злая старуха мирно похрапывала, сидя на диване; в столовой, залитой потоком алого света, Вера хлопотала за чаем; самовар затейливо шипел, словно чему-то радовался; с веселым треском ломались крендельки, ложечки звонко стучали по чашкам; канарейка, немилосердно трещавшая целый
день, внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто
о чем-то
спрашивала; из прозрачного, легкого облачка мимоходом падали редкие капли…
Вот вхожу я в переднюю,
спрашиваю: «Дома?..» А мне высокий такой лакей говорит: «Как об вас доложить прикажете?» Я говорю: «Доложи, братец, дескать, помещик Каратаев приехал
о деле переговорить».
К вечеру небо снова заволокло тучами. Я опасался дождя, но Дерсу сказал, что это не туча, а туман и что завтра будет
день солнечный, даже жаркий. Я знал, что его предсказания всегда сбываются, и потому
спросил его
о приметах.
Я втайне лелеял мысль, что на этот раз Дерсу поедет со мной в Хабаровск. Мне очень жаль было с ним расставаться. Я заметил, что последние
дни он был ко мне как-то особенно внимателен, что-то хотел сказать,
о чем-то
спросить и, видимо, не решался. Наконец, преодолев свое смущение, он попросил патронов. Из этого я понял, что он решил уйти.
— Нет, я его все-таки ненавижу. И не сказывай, не нужно. Я сама знаю: не имеете права ни
о чем
спрашивать друг друга. Итак, в — третьих: я не имею права ни
о чем
спрашивать тебя, мой милый. Если тебе хочется или надобно сказать мне что-нибудь
о твоих
делах, ты сам мне скажешь. И точно то же наоборот. Вот три правила. Что еще?
Через два
дня в «Полицейских ведомостях» было напечатано объявление, что «благородная девица, говорящая по — французски и по — немецки и проч., ищет места гувернантки и что
спросить о ней можно у чиновника такого-то, в Коломне, в NN улице, в доме NN».
Отправляясь на следующий
день к Гагиным, я не
спрашивал себя, влюблен ли я в Асю, но я много размышлял
о ней, ее судьба меня занимала, я радовался неожиданному нашему сближению. Я чувствовал, что только с вчерашнего
дня я узнал ее; до тех пор она отворачивалась от меня. И вот, когда она раскрылась, наконец, передо мною, каким пленительным светом озарился ее образ, как он был нов для меня, какие тайные обаяния стыдливо в нем сквозили…
О царь!
Спроси меня сто раз, сто раз отвечу,
Что я люблю его. При бледном утре
Открыла я избраннику души
Любовь свою и кинулась в объятья.
При блеске
дня теперь, при всем народе
В твоих глазах, великий Берендей,
Готова я для жениха и речи
И ласки те сначала повторить.
Оно пришлось так невзначай, что старик не нашелся сначала, стал объяснять все глубокие соображения, почему он против моего брака, и потом уже, спохватившись, переменил тон и
спросил Кетчера, с какой он стати пришел к нему говорить
о деле, до него вовсе не касающемся.
Белинский был очень застенчив и вообще терялся в незнакомом обществе или в очень многочисленном; он знал это и, желая скрыть, делал пресмешные вещи. К. уговорил его ехать к одной даме; по мере приближения к ее дому Белинский все становился мрачнее,
спрашивал, нельзя ли ехать в другой
день, говорил
о головной боли. К., зная его, не принимал никаких отговорок. Когда они приехали, Белинский, сходя с саней, пустился было бежать, но К. поймал его за шинель и повел представлять даме.
Граф
спросил письмо, отец мой сказал
о своем честном слове лично доставить его; граф обещал
спросить у государя и на другой
день письменно сообщил, что государь поручил ему взять письмо для немедленного доставления.